тюрьмы.
О'Хара кивнул:
— Знаю. Возмещение ущерба, пытка и смерть.
Раскоряка выразительно пожал плечами:
— Что ж, в любом случае это не отнимет у вас много времени.
Хозяин поджал губы и повернулся к своему фургону.
— Раз так, то валяй.
Когда На-На, «Двухголовая Красавица, Которая Доказывает, Что Две Головы Лучше Одной», закончила просушивать Итили волосы, девочка почувствовала, как по спине у нее поползли мурашки. Во время вечернего представления На-На приказала Итили смочить волосы каким-то омерзительным отваром. Потом, на глазах у собравшихся, На-На вооружилась щеткой и феном и придала прическе Итили окончательный вид. Работу каждого инструмента контролировала одна голова, одна На. Теперь, когда завитые волосы окутывали все ее лицо, у Итили появилось такое чувство, словно она смотрит на мир из какого-то волосяного туннеля.
— Что скажешь, На?
На нахмурилась, потом подняла руку.
— Здесь могло бы быть попышнее. Тебе не кажется, На?
— Ты права, На. Поработай немного щеткой, хорошо? А я пока еще чуть-чуть подсушу.
— Конечно, На.
— Спасибо, На.
При виде На-На Итили просто столбенела. Каждая голова была восхитительно красива, но одна явно казалась лишней. Она тряхнула головой.
— Сиди спокойно, Булочка.
— Да, На-На. — Итили нахмурилась и, прищурившись, огляделась. В самом конце туннеля из ее собственных волос виднелась Толстая Леди, Пузырь — 700-Фунтов-Превосходного-Жира. Толстуха восседала на трех стульях и наблюдала за процессом.
Гора плоти колыхнулась и величественно повела рукой.
— Надо было побольше пива добавить в ополаскиватель, На-На. Они бы лучше стояли.
— По-моему, и так стоят прекрасно. Ты согласна со мной, На?
— Да, На.
На плечо Итили опустилась чья-то рука, и девочка вздрогнула, чуть не упав с ведра, на которое ее посадили.
— Не хотела тебя напугать, дорогая, — сказала На. — Мы уже закончили. Посмотри на себя в зеркало.
— Да, посмотри, — вставила На.
Итили повернулась, еще раз взглянула на На-На и перевела взгляд на прислоненное к сундуку зеркало. Она смотрела на себя, поворачивая голову из стороны в сторону, и не знала, что сказать о своей новой внешности. Ее белые волосы торчали во все стороны, почти полностью закрывая лицо.
Толстуха хихикнула:
— Похоже на снежок на палке.
Итили еще раз посмотрела на себя и… согласилась. Она улыбнулась, потом взглянула на На-На:
— Выглядит неплохо.
— Ну, — промолвила На, — нам еще придется немного подстричь кое-где, чтобы получилось совсем кругло.
— Согласна, — сказала На. — Только понемножку.
Тростинка Ванда, Живой Скелет, вошла в палатку, даже не обратив внимания на Итили.
— Раскоряка велел заканчивать, надо сворачиваться. Остальное доделаете на шаттле.
Снаружи послышался взрыв смеха, и в палатку вбежали две карлицы. Они сразу же бросились к одному из сундуков и, повернувшись спиной друг к другу, стали переодеваться.
Смех повторился. Казалось, смеется пустая бочка. В палатку вошла Большая Сью, великанша. На пороге она пригнула голову и вытерла катившиеся по щекам слезы. Пузырь недоуменно уставилась на Сью.
— Что смешного?
Сью опустилась на сундук, стукнула себя по колену и приложила к глазам платок размером с простыню. Потом кивнула в сторону карлиц.
— Тина и Вина стояли на площадке, рядом с административным фургоном и орали друг на друга. Тина говорит: «Ты лгунья, Вина! Я намного ниже, чем ты!» А Вина отвечает: «Это потому, что ты сутулишься!» Хозяин открывает окно фургона, смотрит на Тину и Вину и со словами «детский лепет» закрывает окно!
Чтобы не рассмеяться, Итили зажала ладошкой рот, но это уже не помогло. Все расхохотались. На-На качала обеими головами, Пузырь тряслась. Карлицы переглянулись; их недовольные лица дрогнули, расплылись в улыбке, и они тоже покатились со смеху.
12
Поначалу новое окружение действовало Итили на нервы. Почти все артисты были замужем или женаты: На-На и Человек-с-Тремя-Ногами, Пузырь и Окостеневший, Тина, Вина и другие карлики. Большая Сью давно гуляла с Человеком-Волком, Диком Псиной Мордой, а Тростинка Ванда строила глазки Оггу, Недостающему Звену. Эти отношения казались ей нелепыми и даже невозможными. Но к тому времени, когда три недели спустя цирк остановился в Баттлтоне, Итили уже считала себя артисткой, тогда как все остальные — за исключением других артистов — принадлежали к «тому миру».
Человек-Волк, удобно устроившись на колене Большой Сью, любил пофилософствовать о «нашем мире».
— Уж не знаю, сколько раз за сезон мне задают один и тот же вопрос: почему я выставляю себя на всеобщее обозрение? Чаще меня спрашивают только о том, почему я не покончил с собой. — Сью почесывала ему за ушами. — Там, в том мире, внешность — это все. То же самое и здесь. Но в нашем мире мы можем гордиться нашей внешностью, гордиться тем, кто мы такие.
— Эй, Псиная Морда, — сказала однажды Итили. — Я даже жалею, что не такая, как ты. У тебя все натуральное, а мне не обойтись без перекиси и застоялого пива.
Человек-Волк улыбнулся, обнажив длинные клыки.
— Послушай, Булочка, всем нам приходится хитрить. Посмотри на это. — Он пощелкал себя по зубам. — Коротки. Я подкрашиваю нос черной краской, а послушала бы ты, как я вою и рычу. — Он кивнул в сторону Сью. — Те стальные прутья, которые она завязывает в узлы, — они из армированной резины. Важно, что видит зритель.
Утром и вечером, когда цирк становился на новое место
